Молитва – ЮРКО ПОКАЛЬЧУК

Юрко ПОКАЛЬЧУК

Молитва

Шальной ветер, выворачивая тент, едва не вырвал зонт из рук женщины, вышедшей из автобуса, она даже поскользнулась. Одновременно сбоку ударил дождь, сбитые ветром холодные капли безжалостно укололи лицо, и она, едва справившись с зонтом, перемерзшая и изнервничавшаяся, добежала к своему дому и лишь в подъезде перевела дыхание, проклиная непогоду и мысленно радуясь, что живет так недалеко от автобусной остановки и что наконец-то усядется за ужин в теплой квартире, включит телевизор, сделает глоток горячего чая – и жизнь, наверное, не покажется такой уж плохой…

А через несколько дней возвратится из командировки он, появится тут, и все будет, как не один уже год, и хорошо и плохо, и грустно и весело, будет как будет, но все же как-то, а не никак.

К тому времени этот холод наконец-то минует, конец апреля всегда теплее, а там и весна, лето, отпуск, все уладится как-то…

Она с давних пор не хотела уже задумываться над тем, как ей живется. Стоило призадуматься хоть на минуту – и всплывали все проблемы, кажущиеся неразрешимыми, и она убегала от них в потаенные глубины своих чувств и ощущений, пряталась в воспоминаниях и ожиданиях нового, чтобы разминуться с неутешительной реальностью. Особенно, когда оставалась наедине с собой.

Страх охватил ее, парализуя, с того мгновения, как она, войдя, хотела включить свет в коридоре и вдруг ощутила чью-то ладонь на своих губах, и хриплый голос над ухом: “Хочешь жить – молчи и подчиняйся!”

Она кивнула головой в знак согласия. Дрожала с головы до ног, колени подгибались, но послушно сняла плащ, повесила на вешалку и направилась в комнату, как ей приказали. Тот следовал за ней впритык.

В комнате прозвучало “Повернись”. Она повернулась и в полутьме увидела блеск нацеленного на нее револьвера.

– У меня ничего ценного нет, – прошептала, едва шевеля губами. – Забирайте все, что хотите, но у меня в самом деле нет ни денег, ни драгоценностей.

– Меня это не интересует, – проговорил напавший, и она только сейчас осознала, что голос этот совсем юный. – Меня интересуешь ты! Раздевайся, будем трахаться!

– О Боже! – выдохнула она,

– Эй, пошевеливайся! – приказал тот. – Или хочешь, чтоб выстрелил для ускорения процесса?!

Она не пошевельнулась.

– Дура! У меня глушитель, выстрела не услышат. Пришью тебя – никто и знать не будет! Двигайся быстрее и все сладим полюбовно. Будешь ласковой и послушной – останешься жить! А нет – что ж, сама себе смерть выбрала… Считаю до трех. Не начнешь раздеваться – начну с обстрела комнаты – и не жаль тебе? Раз…Два…

Она механическими движениями как во сне начала освобождаться от одежды, аккуратно складывая ее на край дивана.

Он сидел на стуле напротив.

Неожиданно в голове пронеслось – хорошо, что в комнате тепло. А потом – а может, он болен!..

Словно прочитав ее мысли, он сказал: “Я не болен и в своем уме. Просто знаю, что ты хорошо трахаешься и умеешь все делать на высшем уровне, вот и выбрал тебя. Сейчас продемонстрируешь свое мастерство”.

– Почему я? – спросила она и тут же поняла бессмысленность своего вопроса. Но продолжала: “И что ты обо мне знаешь?”

– Знаю то, что следует. Лучше молчи, раздевайся донага.

Ствол револьвера угрожающе взблестнул перед ее глазами. В другой руке у насильника был нож.

И она вдруг осознала, что ей следует выполнять все, что скажут, и это сейчас единственная возможность остаться живой и не покалеченной – что-то в этом молодом голосе было настолько угрожающе враждебным, что она больше не решалась ему сопротивляться и быстро разделась.

Удивительно, но когда оказалась перед ним совсем обнаженной, ощутила что парализующий ум и тело ужас вроде бы сник, оставив лишь ощущение необходимости полного подчинения – непостижимой и недоброй к ней судьбе.

Он положил револьвер на стол, возле которого сидел на стуле, и скомандовал: “Иди включай свет!”

“Он таки ненормальный! – ужаснулась она, – я же его увижу и расскажу потом. Его поймают”.

Она включила свет и оглянулась.

Он сидел уже на диване, задвинув ее одежду совсем в угол, возле него кровожадно скалился револьвер и блекло серела рукоять ножа с длинным тонким лезвием. Возле ног приткнулась коричневая спортивная сумка. Но по всему этому она скользнула лишь мимолетным взглядом, больше всего ее поразило, каким юным был насильник. Невысокий, коротко стриженый, темноглазый. Спортивная куртка, джинсы, кроссовки.

“Совсем мальчик, – подумала она, – больной сумасшедший мальчик”.

– Ты такой юный! – вырвалось у нее. – И не стыдно тебе?

Он стиснул зубы и по его привлекательному юному лицу заходили желваки. Он потянулся к револьверу, и она вновь ощутила, что говорит опасные глупости, тут не до шуток, и она выдохнула:

– Ладно, ладно, я слушаюсь!

– То-то! И не выводи меня из себя! Лучше заткнись и делай, что говорю. Покончим с делами – останешься жива-здорова, нет – пеняй на себя.

Он склонился к сумке и вытащил фотоаппарат.

Она молчала, не удивляясь уже ничему.

Он положил фотоаппарат возле себя на диване.

– Иди сюда, – скомандовал, и она ощутила в его голосе хрупкую ненадежность стекла, ежеминутно готового разбиться и сильно порезать.

– Расстегивай мне ширинку, вынимай конец. Первая серия у нас будет, минет. И молча.

То, что он ненормальный, она уже поняла. Но до такой степени!..

С минуту она колебалась.

Он взялся за револьвер.

Подошла и стала перед ним на колени, он расстегнулся сам, она трясущимися руками потянула зипер на джинсах. Потом добралась до трусиков, он слегка приподнялся, и она стащила их вместе с джинсами ниже колен.

Его конец был еще вялым, хотя уже чуть подрагивал, и от прикосновения ее руки тут же начал вставать. Через мгновение был готов. Мимолетно она отметила безволосый живот парня, еще не росли волосы выше паха, где были темными и тугими.

Хоть бы был чистый, – мелькнула мысль, но где-то там глубоко в подсознании, и она, судорожно вздохнув, потянулась губами к его возбужденному стержню и тут же ощутила, как он затрепетал у нее во рту, напряженный до предела.

– Он таки вымыт, – по дурному метнулось в голове, – и она начала массировать его губами и языком, зажмурив глаза, и тут услыхала, как клацнул фотоаппарат. Раскрыла глаза – и аппарат снова клацнул, просто ей в лицо, фиксируя то, что держала во рту.

Она дернулась, но ощутила острие ножа у шеи, и дальше уже послушно водила языком вдоль стержня, сильного и твердого, вконец напряженного, и неожиданно ощутила, как ее против ее воли переполняет волна желания, и она ужаснулась этому, но уже двигалась в том же ритме, как не раз с тем, кого так любила последние годы, или раньше, еще до его появления, с кем-то другим.

Ничего не было во всем этом необычного, лишь чужой конец в губах, случайный акт с ненормальным подсвинком, которому потом отольется это все тюрьмой и кучей бед. Но сейчас не время об этом думать, она хотела поскорей довести его до взрыва и старалась двигать языком и губами как можно активнее, вспоминая зафиксированною памятью тела знание о мужчине и его высшем удовлетворении.

И тут его руки охватили ее голову, и горячий вулканический сладковато-острый поток ударил ей в небо и почти что в горло. Она едва не задохнулась – так было много, но двигалась еще и еще, пока клещи его рук, конвульсивно сжимающих ей голову, не стали слабеть и наконец отпустили ее. Еще несколько движений – и она поняла, что может выпустить его, сделала еще пару мягких прикосновений языком и губами, разомкнула веки и увидала его лицо с полузакрытыми глазами, в состоянии полного расслабления, юное, прекрасное лицо, вдруг показавшееся ей даже знакомым, словно когда-то где-то видела его.

В этот миг он не был чужим, что-то их объединяло.

“Абсурд, – подумала она, – меня насилуют, а я еще чувства какие-то испытываю?..”

Она отстранилась и оперлась спиной о диван, сидя на полу и едва переводя дух.

На миг зависло молчание.

– Ну, что? – спросила, приходя в себя. – Ты доволен? Тебе хватит?

– Это первая серия, – хрипло выкинул он, не глядя на нее, – у нас большая программа. Все еще впереди, понятно?

Она молчала.

– Мама, откуда дети берутся? Нет, я взаправду хочу знать, откуда. Нет их под капустой, я не раз ходил искать, ты обманываешь меня. Всегда говоришь – обманывать нехорошо, а сама не говоришь правды. Я хочу знать, что же тут плохого, хочу знать, откуда я взялся? Когда расскажешь? Почему позже, хочу знать сейчас. Мужчина и женщина? И что они делают? А как это? А почему? А сколько лет надо иметь? Любить? А как это: любить иначе? Как любят мужчина женщину и женщина мужчину? Подрасту – сам буду знать? А когда же я подрасту?..

Он вытащил сигарету и зажег. Она молча поднялась и принесла пепельницу.

– Я могу забеременеть! Ты свинья! Тебе все равно!

– А почему бы и не забеременеть? Это было бы суперово! Ребенка родишь. Давно пора! Разве нет?

– Я пойду в туалет.

– Только без глупостей, – сказал он твердо.

Он не подтянул штанов, и она искоса глянула на успокоенный член (на головке его серо поблескивала послекоитусная капелька), на его худые, на удивление волосатые ноги, на острые колени – и ощутила абсурдность происходящего с особенной остротой.

Вышла из ванны, увидела, что он уже совсем разделся, и вздохнула.

– Зачем ты это все фотографируешь?

– На память! – усмехнулся он, но как-то криво. – Посмотри-ка.

Он протянул ей снимки.

Этот аппарат делал снимки немедленно.

Она увидела свое лицо с его членом во рту и ужаснулась.

– Зачем ты? Это же гадко!

– Это прекрасно, – отрубил он. – Такая память. Я и тебе сделаю.

– Ты сумасшедший!

– Не исключено, – согласился он. – Ложись давай на диван, будем продолжать.

Она уже не сопротивлялась. Пролетело в памяти, что ненормальным лучше не перечить, тогда удастся уцелеть.

Легла и раздвинула ноги.

Он стал на колени и наклонился над ней, его конец уже пружинил возле ее живота.

“Молодой, – подумала, – только кончил – и снова хочет”.

– Давай, двигайся, помогай, ты сама все отлично знаешь!

Она вздохнула и взяла его за член, который вмиг затвердел под ее рукой до стальной упругости, и ввела его во влагалище, одновременно подымая ноги почти автоматически.

Он вошел в нее медленно, но сильно и упруго, и она услыхала, что и он вздохнул почти облегченно и начал движение, в котором не было уверенности, но лишь могучее неудержимое желание, и на нее стала накатываться волна тепла и удовлетворения. Она закрыла глаза и отдалась акту, сильному и острому. Сначала чуть болело из-за слишком большого напряжения его члена, но волна наслаждения захлестнула ее с головой и она вмиг кончила, хотя чувствовала, что ему нужно еще немного времени. Он стонал на ней, готовый кончать – и вдруг остановился и неожиданно вышел из нее. Она распахнула глаза.

Он поднялся и наставил камеру, а потом снова кинулся на диван, и она уже ждала его, принимая с охотой, и в то мгновение, когда он снова вошел в нее, аппарат клацнул, и вспышка заставила ее зажмуриться. Больше не могла обращать внимание на происходящее и отдалась акту, длящемуся с нарастающей силой, пока он не взорвался вновь, испуская стоны и извиваясь на ней, входя все сильнее, сильнее и сильнее, и она снова кончила, теперь уже вместе с ним, и расслаблялась под ним, крепко обнимая и руками и ногами, не выпуская его из себя, пока не прошло ощущение блаженства. Он тоже не выходил из нее долго. Так лежали еще мгновение, а он потихоньку иногда чуть двигался на ней, подрагивая всем телом. Двигался конвульсивно довольно долго, потом утих.

Поднялся и снова взялся за сигареты.

Она тяжело встала и пошла в туалет, уже ничего не говоря, и он не окликал ее.

Когда она возвратилась, он лежал на диване лицом вверх на спине. Под головой – револьвер и нож.

Она вздохнула, растянулась на ковре на полу и смежила веки.

– Мама, а почему в церкви говорят: “Во имя Отца и Сына”? Кто он такой – Отец? А почему Бог Отец? От него все на свете? А женщина, она ведь рожает?.. Все начинается с мужчины? Поэтому отец главный? И в семье поэтому отец главный? Я знаю, наш папа главный у нас, я его очень люблю, я только думаю, что раз он отец, то я – сын, и все выходит, как в молитве. И еще Святой Дух! А может, ты наш святой дух, мама? Может, это мы и есть отец, сын и святой дух?..

– Ну, теперь-то успокоился? – спросила она с ленцой в голосе. – Все получил, что хотел!

– Не все еще. А ты действительно отлично трахаешься.

– А откуда ты обо мне знаешь?

– Скажу! После скажу!

– Да ты знал ли женщину раньше? Или это впервые?

– А тебе что за дело!

– Ну, интересно, почему ты это затеял…

– Неважно. Главное, тебе, кажется, понравилось?

– Понравилось?!

– Я же слышал, как ты стонала, когда кончала. Признавайся!

– А куда деваться? Когда делаешь это, что-то ощущаешь, хочешь того или нет, поневоле.

Он обвел взглядом комнату.

– А у тебя на самом деле уютная квартирка!

Как это – “на самом деле”?

– А так! А что это за чудище у тебя на картине? Тарпан

Какой-то или как они там называются?

– Не тарпан, а варган… Нет, как-то иначе.

– Варган – это когда что-то сварганить хотят…

– Это мне недавно подарили. Это пустыня и это ва…ран. Вот как он называется. Ящерица гигантская такая в пустынях водится. Варан!

– Варган! Ха-ха-ха! – засмеялся он.

Она тоже.

– Дурень! Это прекрасная картина!

– Я и не сказал, что плохая. Просто слово клевое – “варган”!

– Это ты варган, вот ты кто!

– Сварганили кое-что. Теперь сварганим еще.

– Тебе мало?

– Меньше слов! Конец уже скоро.

Она снова стояла на коленях перед ним, и его ствол набухал у нее во рту очень быстро, но уже не так стремительно, как прежде. Медленнее и как бы злее. Напряжение становилось тяжелым и агрессивно-уверенным.

Он прервал ее движения и перевернул лицом к дивану, не подымая с колен. Она уже желала его, ожидала его вход в нее, направляя снизу рукой в себя. Прикоснулась к яичкам, сразу поджавшимися в тугой мужской узел, и вот он вошел, и они снова облегченно вздохнули вместе, и он задвигался в ней твердо и уверенно, значительно увереннее первого раза, и акт был долгий и серьезный, и она кончила раз, и второй, и третий – уже вместе с ним, и он почти кричал, сливаясь с нею. Его юное тело знало еще что-то такое, чего потом, набравшись опыта, окончательно выучившись, знать не будет. Ей снова слышалось в процессе акта клацанье фотоаппарата, но не обращала внимания ни на что, отпустив тело на волю. Этот акт был уже просто слиянием мужчины и женщины, рвущихся друг к другу, вбирая в себя страсть и силу своего партнера, взаимно обмениваясь полярными энергиями, и наконец, когда оба одновременно кончили, – на них накатилась волна огромного не сравнимого ни с чем блаженства, и его движения, все замедляясь, еще долго не утихали, и когда наконец он вышел из нее – она просто осела на диване почти в беспамятстве, не в силах пошевелить даже мизинцем, и время утратило для нее свой отсчет. Она уснула.

Когда пришла в себя, он лежал на ковре у дивана. Не спал. Глядел прямо в потолок.

Потом поднялся, взял револьвер и пошел в ванную. Был совсем голый, и, когда вышел из ванны, она словно впервые увидела нагого худощавого невысокого подростка, стоящего с револьвером в руке и глядевшего на нее, и в первое мгновение она даже не могла осознать, кто это и что тут происходит. Потом до ее сознания постепенно дошло все случившееся.

“Хороший мальчик, – подумалось ей, – хороший мужчина из него получится, жаль только, что с головой не все в порядке”.

Что будет дальше, даже не представляла.

Ей больше всего хотелось, чтобы все закончилось по-хорошему.

– Ну вот! – сказал он. – Видишь, как классно потрахались! А ты еще не хотела!

Старался шутить, быть спокойным, но она видела, как он нервничает, и подумала, что лишь теперь, когда с него спало, он осознал, что натворил.

– Я обещал тебе – ты не будешь больше плакать! Вот увидишь. Все наладится. Я придумаю что-нибудь. Это паскудство, что он не ночует дома по несколько дней, я пробовал с ним поговорить, но бесполезно. Он не слышит меня. Но вот увидишь, я найду способ, не плачь, мама, я что-нибудь придумаю! Я тебе обещаю!

Он оделся. Она тоже.

– А теперь поговорим. Я тебе все скажу. Вот у меня тут есть прекрасные фотки, как мы с тобой трахаемся.

Он показал целую пачку моментальных снимков, сделанных “Поляроидом”.

– Сейчас я скажу тебе свое имя, чтобы мы познакомились. И ты сама все поймешь.

Он назвал свое имя и фамилию.

Она не сразу врубилась.

– Не доходит?; Да, это мой отец! Ты разбила нашу семью! Дома ад. Мой отец ночует у тебя, наплевать ему на маму и на все, что было у нас раньше!

– Ты чудовище! Ты монстр! Ты…

– Это ты монстр!

– Он тебя прибьет!

– А я скажу, что ты меня склеила в автобусе, завела домой и сама оттрахала! Это раз. Покажу ему фотокарточки! Кроме того сделаю с них ксерокопии и пошлю тебе на работу! Прямехонько твоему шефу фирмы. Если не отступишься от него! Должна сказать ему, что все кончено, у тебя новый хахаль и тебе его на дух не надо.

– Он поверит мне, а не тебе!

– Тогда пусть уматывает навсегда от меня и от мамы, и я найду, как ему этими снимками отомстить… Остался с бабой, которая трахается с его сыном, еще и снимки делает при этом! Так что думай! А я пойду домой! Это его револьвер, и ключи от твоей хаты я у него стянул. Ждал только, когда он в командировку отправится.

Она чуть не сомлела. Ей вспомнилось, что таки тот действительно жаловался, что потерял ключ от ее квартиры.

– Ну, пока. Неплохо было с тобой трахаться. Захочешь еще – звони. Мне. Но не ему. А то плохо будет. Чао!

Он направился к дверям.

Она, оцепенев, молчала.

Даже когда за ним щелкнул замок, не пошевелилась.

За окном все так же шумел дождь. И только когда стихли звуки его шагов и залегла тишина, она залилась слезами и рыдала долго-долго.

Париж, 22-23 апреля 1998 г.